Читать книгу - "Работа для спецов [= Живыми не оставлять ] - Александр Тамоников"

Очнулся Феликс от давящей боли в груди: он был буквально прибит бревном к стене. На руках наручники и цепь, вделанная в стену. Пленник хотел повернуть голову и оглядеться, но дикая боль чуть вновь не лишила его сознания. Тело было чужим, все онемело, ноги, казалось, распухли, были согнуты в коленях и сверху зажаты колодками, ступни, скорее всего, связаны — не видно. Все в нем протестовало против несправедливости и жестокости наказания.

Ночь длилась невыносимо долго.

Ушат холодной воды привел его в чувство: Феликс с трудом, но стал различать предметы. Боли уже не было, как не было и самого тела, он его не чувствовал. Перед ним сидел на корточках Валентин, внимательно глядя прямо в глаза.

— Ну, как себя чувствуешь? — спросил он без тени иронии, даже как-то сочувственно.

— А не пошел бы ты…

— Поверь, я не виноват в твоем заточении, через это проходит всякий сюда входящий.

— И что, все выживают? — прохрипел Феликс.

— Нет, не все, — ответил серьезно Валентин. Он обернулся, подал какую-то команду, и в камеру протиснулся неизвестный Феликсу бородач. Намерения его были миролюбивы: по команде Валентина он освободил Феликса от оков. — Приходи в себя, — сказал Валентин. — Постарайся восстановиться как можно быстрее, тебе принесут пищу. В общем, готовься, за тобой придут.

Прошло около часа, руки и ноги ожили. Голова, правда, немного кружилась, но молодой организм быстро набирал прежнюю форму.

Детина поманил на выход. Солнечный свет на выходе из погреба сразу ослепил Феликса. Привыкнув, он огляделся: пленник стоял в центре двора, окруженного со всех сторон каменными строениями.

Одним из них был жилой дом. На крыльце стоял Валентин, он жестом поманил Феликса к себе.

— Ну что, пришел в себя?

— Так, более-менее.

Валентин стоял, облокотившись на перила крыльца, и молчал, будто что-то обдумывая.

— Ты сейчас встретишься с человеком, — наконец произнес он, — от беседы с которым во многом зависит твоя дальнейшая судьба, а может быть, и жизнь. Его зовут Хасан, и человек он далеко не простой, каким может показаться с первого взгляда. Он очень хитер и проницателен, так что мой тебе совет: держи ухо востро, разговор поддерживай ничего не значащими фразами, обиженного из себя не строй, постарайся если не приглянуться ему, то хоть расположить к себе; на вопросы, ответы на которые однозначно дать не сможешь, отвечай расплывчато, тем самым подвигая его пофилософствовать, он это любит, а вообще смотри сам — по обстановке.

— Слушай, Валентин, с чего бы ты так беспокоился обо мне, какая тебе разница, что со мной произойдет?

— Эх, Феликс, Феликс, если все пройдет сегодня нормально, я, может, и скажу тебе, какая мне разница, а пока жди здесь и помни: Хасан — человек опасный и непредсказуемый, но если ты сумеешь его расположить к себе, то на ближайшее время у тебя будет будущее. Словом, удачи тебе, а сейчас жди здесь. — И Валентин вошел в дом.

Значит, все-таки Хасан. Все сошлось: агент там, где ему и следует быть. Теперь надо сосредоточиться: разговор, вероятно, будет непростой, если Валентин провел такой инструктаж.

Ожидание не затянулось. Уже через несколько минут пленника вызвали в дом.

Феликс увидел по-европейски обставленную комнату, скорее кабинет, с большим письменным столом, компьютером, кондиционером, мягкой мебелью — в общем, интерьер походил больше на современный офис удачливого бизнесмена. Сам хозяин производил странное впечатление: взгляд у него был какой-то ненормальный, горящий. Такие глаза он видел впервые.

Человек пристально смотрел Феликсу в лицо, и от этого взгляда последнему стало не по себе.

— Как вы провели эту ночь, молодой человек?

— А как я ее мог провести, закованный в кандалы? Провел как-то. Только эта ночь была, наверное, самой длинной в моей жизни.

— Хм, да, постель вам досталась далеко не идеальная, но так уж здесь заведено: каждый вновь прибывающий должен пройти через такое профилактическое наказание, дающее понять, что будет с тем, кто проявит своеволие и неповиновение. И это еще не самый суровый вид наказания. Здесь существует целая система принуждения, через которую я вам не советовал бы пройти.

Хасан задумался, отведя взгляд куда-то в сторону, и пауза немного затянулась. Но долго молчать, видно, было не в привычке Хасана, и он продолжил:

— Скажите, что вы чувствуете, стоя здесь, передо мной?

Вопрос был странным и неожиданным. Феликс пожал плечами. Он помнил, какую роль ему следует играть:

— Ну, я не знаю, что и сказать. Сам не пойму свое состояние. Наверное, как провинившийся ученик перед учителем, как-то неловко, даже не знаю почему, грешков-то за мной перед вами вроде никаких нет.

— Ты верно подметил, — как-то незаметно Хасан перешел на «ты». — Как ученик перед учителем. Перед Учителем, — он многозначительно повторил это слово, — ибо Я и есть Учитель. Вершитель. От меня, от одного моего слова, может решиться судьба любого находящегося здесь человека, решиться без всякого суда — ибо Я и есть здесь высший суд, Я устанавливаю порядки и законы, по которым здесь все живут, только Я. Волею судьбы мне предначертана эта миссия — управлять и повелевать, казнить и миловать по своим законам.

Красноречие явно доставляло ему удовольствие, и надо отдать должное, он умел говорить.

— Тебе, наверное, интересно: где ты? Не в географическом, конечно, плане, а в смысле системы, куда ты попал? Тебя интересует многое, что происходит вокруг, но ни на один вопрос ты не находишь ответа. Меня, конечно, ты считаешь сумасшедшим, — он поднял руку, как бы запрещая Феликсу возражать. — Более того, ты меня ненавидишь за прошедшую мучительную для тебя ночь. О! Сколько раз мысленно ты убивал меня, рвал на куски, придумывая изощренные пытки, которым с удовольствием бы меня подверг. Так было. Ты ненавидел меня и в то же время боялся, страх охватывал тебя со всех сторон, вспышки гнева cменялись вспышками ужаса, и все это сопровождалось невыносимой болью. Разве не так?

Феликс вновь пожал плечами и хотел что-то сказать, но Хасан его опередил:

— Так. И ты это знаешь лучше меня. А главное: все твои эмоции были адресованы человеку, которого ты ни разу не видел. Но он был, этот ненавистный тебе человек, раз с тобой происходило то, что происходило. Значит, ты ненавидел какое-то воображаемое существо. Вот в чем моя сила. Меня не было рядом с тобой во время твоих мучений, но ты ненавидел и боялся меня — это доказывает невидимую связь между нами, которую я установил благодаря своим способностям. И Я управлял твоими эмоциями, управлял так, как находил нужным, сменяя гнев на слабость, заставляя тебя желать мне смерти и тут же вызывая в тебе готовность молить меня о снисхождении. И теперь ты полностью в моей власти, и только мне решать: как сложится твоя жизнь и сложится ли она вообще.

Вот величайшее наслаждение властью, величайшее предназначение великих людей — повелевать, безраздельно править, создавая свои собственные законы! Только при такой неограниченной власти воцарится порядок, и все встанет на свои места. Рожденный рабом будет рабом, он будет работать и создавать условия для жизни тех, кто выше его, кто рожден быть хозяином. И никакого капитализма или социализма — обществ, которые медленно губят мир.